Пятнадцать, нет, двадцать валькирий что-то готовят на
удивительных голубых огоньках! А сколько сосудов с напитками стоит на столах, самых
разных цветов. Прозрачные и блестящие, искрящиеся кувшины и крынки. И много чар,
кувшинов, посуды изо льда - прозрачнейшего, чистейшего льда! Невиданные угощения!.. Не
перескажешь! Я и во сне такого не видел, Тархадд!
- Чем они вооружены, валькирии?
- Ничем! У них нет с собой оружия.
- Оружие сложено отдельно?
- Да нет, не видно. Луки, стрелы, щиты, мечи - ничего такого...
- Большие у валькирий крылья?
- У них нет крыльев.
- Как же они летают?
- Они не летают. Две валькирии сейчас кусаются и выдирают волосы друг другу... Одна
валькирия у другой сорвала с головы кожу вместе с волосами, с рыжими волосами, но вместо
крови у той, у которой сорвали, на голове сразу выросла новая кожа с еще более красивыми
черными волосами! Вот чудо! Теперь они царапаются!
- И визжат на разные голоса?
- Нет. Они царапаются молча. Визжат другие валькирии.
- Я слышу. "Мослом в сопелку ей!", "В торца! Ну-к, по сопатке!"
- Что такое "сопатка", Торхадд?
- Колдовство, заклинания... У нас, в Сизых Фьордах, нет этого слова.
- "В торца по хрюкалу!"
- Это, похоже, совет...
- "Ментовская сиповка!"
- Скрытые знания доступны валькириям, это уж так!
- "Шмач разорви ей!"
- Указывает, как поступить в сложном случае, верно?
- "Буркалы вырви ей, выбей моргалы!"
- Клич боя? На молитву не похоже...
- "Сейчас свои гланды проглотит, зассыха!"
- Да, мастерицы валькирии: так наговорами и сыплют!
- А где же прячутся их мужчины?
- Им негде прятаться, здесь все открыто.
- А за холмом?
- Едва ли, Торхадд. Ведь мы успеем перебить всех женщин, пока мужчины из-за холма
добегут сюда!
Женский вой разочарования пронесся над побережьем и стих.
- Какой скорбный звук... Одна из них погибла, Бард?
- Нет. Просто их разняли. А остальные застонали от огорчения. Ведь схватка
завершилась, не выявив победившую!

* * *

Уже подбегая к дерущимся, Аверьянов у видел, как между схватившимися не на шутку
Зиной и Галей вклинился небольшой пес, молодой шарпей. Следом за ним к девочкам
подскочила интеллигентного вида женщина лет шестидесяти с небольшим и в одно касание
раскидала сцепившихся в разные стороны.
Раздавшийся стон разочарованных болельщиц был столь громок, что докатился, наверное,
до моря Баффина на севере и до мыса Канаверал на юге.
Благодарно кивнув миротворщице с собакой, Николай поднял руку, обращаясь ко всем:
- Тише! Тишина! Ша! Чтоб этого больше не было! Предупреждаю: при возникновении
хотя бы еще одного конфликта контракт будет расторгнут с обеими дерущимися, ругающимися
сторонами: разбираться, кто прав, а кто виноват, будет е без меня уже, на Тверской. И второе -
что касается ругани. Тут везде поставлены лингвистические маяки. В пределах трех километров
вокруг вот этого холма - Оленьего Холма - все понимают друг друга независимо от того, кто
на каком языке говорит, понятно?
- Понятно.
- А дальше как? Если четыре километра?
- А дальше надо языки учить! Или брать переводчика.
- И я добавлю от себя... - выступила пожилая дама, взяв шарпея на руки. - Учтите,
девочки, я здесь присутствую. И распоясаться никому не дам. Если хоть одна из вас... то я
такую сразу , без раздумья. Чуть что - к себе на родину быстрее собственного визга улетишь.
Чтоб женщину СССР вы не позорили! И фермеров не обижать мне, все слыхали? Это ростки
нового, плоды возрождения России!
- А это все же фермеры? - спросил кто-то из толпы.
- Ага, - кивнул Аверьянов . - Специально собирали. В глухих районах дальнего
зарубежья.
Он уже не помнил, что, кому и зачем он врал. За последние часы его биологического
времени ему пришлось выплеснуть из себя такое количество лжи во спасение, откровенной
брехни и уклончивой полуправды с существенными недоговорками, что голова шла кругом.
- Вы потом поймете, что здесь происходит, - авторитетно сообщила публике пожилая
дама.